... А ЗАВТРА БЫЛА ВОЙНА

В Петропавловск приехал я в 1950 году, после окончания Тульской школы машинистов, где проучился три года. Позади были трудное детство, оккупация, фронт, потери и приобретения. И стал Петропавловск для меня второй родиной. Но в старческих снах мне ясно снится Орловщина! Среднерусская возвышенность, увалы, овраги, дубовые перелески и смешанные леса…

Весной начинает тлеть опавший дубовый лист, в рощи прилетают соловьи, и кажется в эту пору, что поёт вся Орловская земля! Деревни, бедные и убогие, размётаны по лесам, по оврагам, дорог нет… Сейчас-то щемит душу оторванность тамошних деревень от всего мира, а что было в пору моего далёкого детства!

Мой отец, Ефим Кириллович Морозов, в своё время стал участником событий революции 1905 года и у советской власти был в авторитете, будучи сельским активистом. Но когда в 1931 году в тех местах началась насильная коллективизация, не согласился подвергнуть ей свою семью! Отдав дом в деревне своей старшей, уже замужней дочери, переехал он в убогую железнодорожную сторожку в четырёх километрах от города Мценска. Стал работать путевым обходчиком на железной дороге.

И здесь трудился он добросовестно, как привык в своём крестьянском хозяйстве. Настолько добросовестно, что когда в 1936 году в Москве состоялся слёт стахановцев-железнодорожников, он не только был туда послан от Тульской железной дороги, но и получил награду из рук самого наркома Лазаря Кагановича как ударник Сталинского призыва!

Сидеть сложа руки в нашей семье не было заведено, да и скудного отцовского заработка семье не хватало. Надо было чем-то кормиться. На новом месте понемногу завели скотину, распахали землю вокруг сторожки - соток двадцать, поставили сарай. Копать землю лопатой отец не разрешал: считал, что это вредно для земли и урожая. Одалживал он у своего свата лошадь, и сам вспахивал землю как положено, плугом. Дальше уже - садить, содержать землю в порядке - было обязанностью матери. Она успешно с этим справлялась, и мы, дети, помогали ей, чем могли.

Весной 1941 года по какой-то причине получилась задержка с посадкой картошки. В середине мая неподалёку от нас, в живописной выемке железнодорожного полотна, поросшего елями и сиренью, остановился большой табор цыган. Цыганки карты в руки - и пошли по деревням. Мужики тоже не прочь были заработать. И нанял мой отец старого цыгана с лошадью. Помогал и кто-то из его товарищей-железнодорожников. И вот наши двадцать соток были вспаханы, картошка посажена под плуг, и все облегчённо вздохнули.

Мать собрала нехитрое угощение на стол, появилась и припасённая для такого случая бутылка водки. Многое память не сохранила, а этот вечер помню хорошо. Уставшие и довольные, отец с цыганом, опрокидывая рюмку за рюмкой, задушевно беседовали за столом, мать возилась у печки, а я, сидя на пороге, готовился к зачёту по немецкому языку. К тому времени я заканчивал восьмой класс в школе при железной дороге города Мценска.

Хорошо помню и свою учительницу по немецкому языку - Галину Фёдоровну. Она очень любила свой предмет, к нам была очень строгой и требовательной, и прийти на её урок неготовым было немыслимо. Все объяснения на уроке давались только по-немецки. Может, этим и объяснялись наши успехи? Тогда я и предположить не мог, что знание немецкого языка спасёт мне жизнь во время оккупации!

А пока я громко выкрикивал склонения имён существительных, пытаясь их лучше запомнить. В какой-то момент цыган, сидя за столом, стал внимательно вслушиваться.

- Хлопче, на каком языке ты балакаешь? - наконец обратился он ко мне.

Я сказал, что на немецком и что завтра будет зачёт.

- Учи хорошо, хлопче, учи, скоро он тебе понадобится! - сказал цыган.

- На кой чёрт моему Кольке немецкий язык? - возразил отец. - Я его буду готовить в железнодорожные мастера!

Цыган помолчал, как бы взвешивая: говорить или нет? Тогда ведь за одно неосторожное слово можно было заплатить жизнью. И всё же ответил:

- Война вот-вот начнётся, хозяин!

- И с кем же будем воевать? - недоверчиво спросил отец.

- С немцами!

- Так у нас же с ними подписан договор о ненападении! Вон Польшу с ними разделили…

- Вот оттуда, из-за Буга, мы и бежим! - ответил цыган. - Там - громада немецких войск, танки, артиллерия, пехота… Своими глазами видели! Ну, скажи, зачем иметь столько войск у дружественной границы?

- А когда вы оттуда? - задумчиво спросил отец.

- Переправились по льду в начале марта. Насмотрелись…

- И чем вам не нравится немец?

Цыган аж руками замахал:

- Что ты, они любят только свою нацию, а поляков, жидов и цыган они гонят прямо в огненные печи, живьём сжигают! Вот мы и бежим за Волгу!

- Зачем же так далеко? Вон у нас самих сколько военных появилось - целый гарнизон! А техники сколько нагнали! Да если они только сунутся, мы их!..

- Старуха у нас в таборе одна есть - она всё знает! Сказала, что дойдут немцы до самой Волги, а дальше их зима не пустит! О-о, старуха эта всё знает! - покачал головою цыган.

Отец недоверчиво усмехнулся, я же вышел во двор. Мне, мальчишке, этот разговор был совсем неинтересен. Занимали меня только мысли о завтрашнем зачёте. Я толмил и толмил склонения имён существительных. Хоть бы завтра обошлось!

Когда цыган ушёл, отец подозвал меня и строго предупредил, чтобы о слышанном разговоре я никому не проболтался! Но к тому времени я уже кое-что понимал…

А через несколько дней отец принёс свою любимую газету «Гудок». Он громко прочитал нам статью ТАСС о том, что в народе ходят слухи, а западные издания печатают статьи о якобы происходящем сосредоточении немецких войск на наших границах. Что вымысел этот направлен на создание недоверия между двумя нашими дружественными государствами…

- А цыган-то говорил правду! - задумчиво сказал отец.

На следующий день он неожиданно велел матери в ближайшее же воскресенье отвести Лысуху на базар и продать! Мы ушам не поверили. Лысуху, нетель, на которую возлагались нами такие надежды, - продать!

Мать отцу никогда не перечила, и в воскресенье красавица Лысуха была продана. Покупатель нашёлся быстро, сделка была выгодной. Как сейчас, даже на ощупь, помню свой первый, настоящий, шевиотовый костюм, купленный на эти деньги! Хоть и был он взят « на вырост», радости моей не было конца. Мало кто из моих ровесников в то время мог похвастаться такой обновкой! На оставшиеся деньги стали закупать сахар, соль, крупу…

Между тем жизнь шла своим чередом. Наступило долгожданное лето. Давно взошла посаженная картошка, её даже успели прополоть. Я сдал все зачёты. А мимо нашего города стучали колёсами день и ночь поезда. На запад они везли весёлых военных и технику, на восток шли один за другим эшелоны двухосных товарных вагонов. В них везли репрессированных немцев, латышей, эстонцев и литовцев. Их называли переселенцами.

На нашей станции был так называемый «Продпункт», который пытался снабжать «переселенцев» горячей пищей. И мы, комсомольцы-активисты, помогали в свободное время разносить по вагонам еду. Потом кормили и нас. Тогда нам вся еда казалась вкусной!

А потом у наших десятиклассников наступил выпускной вечер, и мы, кто помладше, пришли посмотреть на выпускников. Вчерашние школьницы в крепдешиновых - иногда материных - платьях весело танцевали под «Линду» весёлый фокстрот. Особым успехом у наших девчат пользовались молодые лейтенанты из расположившейся в нашем городке большой военной части. У нас же, пацанов, эти лейтенанты вызывали жуткую зависть. Нам тоже хотелось походить на этих подтянутых, в новенькой военной форме, недавних выпускников военных училищ! Мы тогда и не догадывались, что через пару лет заменим их на горьких дорогах войны!

Так весело мы провели вечер накануне 22 июня 1941 года….

Николай МОРОЗОВ